Тромб
Памяти А.В. Пензякова посвящаю.
Автор
Голова
При создании головы не имелось в виду создать мозг …
целью… было обеспечить удобное положение глазам ...
Клавдий Гален, 130-200 годы н.э.
Во всегда зияющем дверном проёме моего кабинета возник, упираясь головой в притолоку, долговязый Саша. В одной руке - машинописные листы трупного заключения. В другой - лоток с костями, очищенными от мягких тканей.
- «С чем пришёл?»
- «С автотравмой».
- «А сколько я буду выпрашивать у тебя поликлинику?»
Интерн замялся: «Так, гистология ещё не готова».
- «Не ври, ещё вчера поступила в морг!».
Врач, настроившийся на работу по ДТП[1], нерешительно топтался в дверях, не в силах поменять направление вектора мышления и движения.
- «Ладно, оставляй мне пешехода – посмотрю описание переломов и выводы. И чтобы к обеду сердце было готово».
Обычный рабочий диалог с учеником. С заключением по «сердцу» торопил облздравотдел. Больной из Ялуторовска приехал в Тюмень для плановой консультации. Скоропостижно скончался, не успев подать медицинскому регистратору направление из центральной районной больницы. Бригада скорой помощи, прибывшая одновременно с подбежавшими из стационара реаниматологами, запустить сердце не смогла. Случай получил ведомственный и общественный резонанс по причинам, для меня не понятным. Неожиданная смерть может случиться везде, в том числе и в поликлинике областной больницы, не предназначенной для оказания экстренной помощи. С причиной смерти было ясно априори. Приехать на рейсовом автобусе из района, дойти от автовокзала до улицы Котовского пешком, выстоять на ногах длинную очередь в регистратуру и умереть мгновенно… можно только от острой коронарной недостаточности. Могут быть заподозрены и другие причины (обширный инсульт, сердечная аритмия и др.), но при них умирание более растянуто во времени.
Каково же было моё изумление, когда Саша в полдень принёс мне результаты своих трудов. «Похоронил» он ялуторовчанина от пневмонии. Оправившись от шока, наскрёб по своим скудным сусекам напрочь отсутствующее терпение и пытался втолковать интерну, что при смертельном воспалении лёгких пешком не походишь, надо лежать в койке, часто дышать и умирать долго, что лёгкие на вскрытии сравнимы с печенью, что несколько лейкоцитов, описанных гистологами в лёгких, – это ещё не пневмония.
«А коронары[2] вскрывал!?», - на секции я не был, так как уезжал с проверкой на север тогда ещё единой области, и в моё отсутствие этот «безответственный»[3] труп достался Саше. На дальнейшее, во избежание подобных случаев, условились, что за труп, исследуемый в отсутствие руководителя интерна, полностью отвечает врач, поручивший вскрытие. А сейчас это был первый прокол подобного рода.
«И почему для микроскопического исследования взял только один кусочек сердца? Если бы сердечная патология даже не предполагалась, должен взять не менее трёх?», - продолжал наседать я на интерна.
Саша был добрый малый, но не успевал своей старательностью компенсировать слабые базовые знания. Освоить за стремительный интерновский год то, что было упущено за шесть институтских лет – не дано никому. Но астеничность знаний сочеталась в нём с каким-то тихим упрямством. Исчерпав собственные аргументы в пользу пневмонии, он сослался на мнение местных «знатоков». В коллективе всегда найдутся доброхоты, в том числе и профессионально квалифицированные, которые из каких-то своих, только им известных соображений раздувают и неутомимо поддерживают огонёк любого конфликта.
Ссылка на авторитеты порочна в принципе. Вместо объективного анализа имеющихся данных выдвигается аксиома[4] «Я так считаю!». Нейтрализовать такое доказательство можно только встречной глупостью «А я так считаю!».
Ссылка на «поджигателей» сорвала моё внешнее благодушие окончательно: «Саша, своя-то голова для чего?».
Сердце
Что касается сердца, то оно создано из твёрдого
мяса, дабы меньше подвергаться повреждениям.
Абу Али ибн Сина (Авиценна), 980-1037 годы н.э.
Саша пошёл переделывать описание переломов у пешехода, оставив меня с раздумьями о выходе из этой ситуации. Самым примитивным был приказной: переписать заключение под мою диктовку. Исключить пневмонию как таковую и как причину смерти, с учётом всех имеющихся данных, было можно. Но установить «сердечную» причину смерти при неполном исследовании сердца нельзя. Оставался формально правильный, но ненавистный вариант - «причина смерти не установлена». Такая беспомощная формулировка при «свежем» трупе и наличии клинического обследования на уровне ЦРБ обидна. Объективно она неизбежна в редчайших случаях, когда смерть наступает от патологии, не «улавливаемой» методами, которыми располагает судебная медицина. Чаще же - это следствие неполноты исследования и (или) низкой квалификация врача. Допустить такое заключение за своей подписью я не мог.
Достойно восполнить пробел можно было, только подержав сердце в своих руках. Но добиться эксгумации трупа, захороненного в Ялуторовском районе и при полном равнодушии к причине скоропостижной смерти следователей прокуратуры, было нереально. Характер заболевания им интересен только во «врачебных» делах[5]. Отвлекаясь, замечу, что такая установка заказчика экспертиз исподволь определяет недостаточное внимание судебных медиков к ненасильственной смерти, слабый уровень знаний и диагностических навыков по этому разделу.
За давностью лет не вспомню, как мне удалось через прокуратуру Ленинского района, которая проводила проверку по этой смерти, и областную прокуратуру добиться, чтобы прокуратуре Ялуторовского района приказали эксгумировать труп. В командировку с образовательной целью взял интерна.
Присутствие врача на кладбищенской эксгумации является самой неинтеллектуальной обязанностью эксперта. Поэтому я остался в городском морге, которому из-за микроскопических размеров более подходило бы ласкательное «моржок». А Сашу отправил в с. Памятное, где был захоронен «пневмоник». Ждать пришлось долго: редкий правоохранитель сумеет организовать извлечение из могилы чётко, как в нынешней ритуальной службе. От вынужденного безделья устроил внеплановую проверку местному судебно-медицинскому эксперту. Просматривая экспертные заключения, корешки свидетельств о смерти и регистрационные журналы, стал уже подумывать о предстоящей ночёвке в гостинице. Но за окном с шумом затормозил грузовик.
Первым влетел в морг Саша с бледным перекошенным от страха лицом. Следом шагнул участковый уполномоченный, в ладно скроенной фигуре которого чувствовалось ещё не отпустившее его напряжение. Выяснилось, что селяне, разгневанные осквернением могилы, плотно и угрожающе обступили эксгуматоров. Хлёсткие выкрики «нехристи!» и «богоотступники!» перешли в подстрекающие призывы «а что на них смотреть?» и «айда, мужики!». Одним словом, дело дошло до стрельбы в воздух и вызова подкрепления из райотдела.
Чувство ответственности у меня всегда было гипертрофировано. Мозговые извилины моментально и без моего ведома распрямились назад, к началу ситуации. Первопричиной эксгумации был я, со своей неугомонной педантичностью. Тут же представил себе, как возвышающийся над толпой худенький Саша стал бы первой мишенью разъярённой толпы: «А если бы она не отступила?! Чтобы я говорил его родителям?».
Когда милиционер и Саша выкурили по паре сигарет и успокоились, то помогли нам с санитаром внести гроб в секционную комнатушку (перепуганные копали отказались ехать в морг). Я одел перчатки. Саша устроился в коридорчике писать под мою диктовку. Органы и ткани, благодаря транспортировочному «бальзамированию» иногороднего трупа, выполненному в тюменском морге, сохранились прекрасно. Разрезы на сердце свидетельствовали против интерна: вскрыты только полости по ходу тока крови, венечные артерии не тронуты, миокард послойно не исследован. Показал всё это Саше, который после пережитого отнёсся к наглядной демонстрации своей дефектуры настолько апатично, что я усомнился: «Понял ли он, зачем возмущённо трясу перед ним сердцем?». Также безучастно смотрел Саша, как я раскрываю просвет коронаров глазными ножницами, разрезаю для детального осмотра сердечную мышцу на тонкие пластинки, набираю для гистологического исследования подозрительные участки. В назидание ученику в левой венечной артерии обнажился тромб[6], сыгравший роль завершающего аккорда в жизни больного и моём показательном вскрытии. Причина смерти была установлена. Достигнут ли учебно-воспитательный эффект? Это показала дальнейшая судьба Саши[7].
Более никогда в жизни не давал я такие бессердечные уроки.
Постскриптум. Описанные события произошли в 1984 году, когда Саша, после окончания Тюменского медицинского института, год учился у меня судебно-медицинской экспертизе (см.). Эта история была написана и опубликована в 2007 году, через 23 года после случившегося.
Прошло ещё семь лет. В 2014 году электронное письмо вернуло меня в прошлое. Вот его содержание.
«Здравствуйте, Анатолий Кириллович! Я - дочь Пензякова Александра Владимировича. Нашла в интернете Вашу страницу и рассказ, посвященный моему папе. Спасибо Вам за то, что запечатлели человека, нами так любимого, в своем творчестве. Его уход для нас с мамой – невыносимая боль и потеря ничем невосполнимая… Всех благ Вам и Вашей семье. С уважением, Ольховая (Пензякова) Елена».
[1] ДТП – дорожно-транспортное происшествие.
[2] Коронары – венечные артерии сердца, вскрытие просвета которых является обязательным.
[3] Судебные медики ориентированы на насильственную смерть, поэтому вскрытие «убийства» считается более ответственным.
[4] Аксиома (греч. ахíōma) - положение, принимаемое без логического доказательства.
[5] «Врачебное» дело – так на судебно-медицинском жаргоне обозначаются дела об уголовной ответственности медицинских работников за профессиональные правонарушения.
[6] Тромб – прижизненный свёрток крови в сосуде или сердце.
[7] Пензяков Александр Владимирович (1960-1997 г.г.) окончил в 1983 году Тюменский медицинский институт, 1985-1993 г.г. – заведующий Нефтеюганским городским отделением Тюменского областного бюро судебно-медицинской экспертизы.