Энцефалопатия
Собственному 60-летию посвящаю.
Автор
Никогда не понимал энцефалопатию[1], которую любят выставлять неврологи после любой черепномозговой травмы, в том числе минимальной или диагностически не обоснованной. Продержат с таким диагнозом пару месяцев на больничном, после чего пострадавший является к судебным медикам. Полный уверенности, что экспертиза определит ему средней тяжести вред здоровью[2], и с амбулаторной картой, в которой, кроме, нарушения сна и памяти, утомляемости и головной боли ничего нет. В истории болезни из нейрохирургического отделения диагноз «сотрясение головного мозга» тоже на честном жалобном и анамнестическом слове держится: потеря сознания, рвота, тошнота, головокружение, слабость и пр. И, конечно, головные боли. На то она и голова.
Для таких случаев давно выработал стандартный вывод: «Диагнозы «Сотрясение головного мозга» и «Посттравматическая энцефалопатия» в представленной медицинской документации не подтверждены объективными данными и поэтому не оценены в судебно-медицинском отношении». Сколько людей, ушибленных криминальной ситуацией и без моего жестокого заключения, обидел за свою жизнь – не сосчитать. В том числе нужных и при регалиях, знакомых и неизвестных, безропотных и бурно протестующих. Больные, ошарашенные «исчезновением» повреждения и его последствия, отсутствием вреда здоровью, атакуют в кабинете меня, потрясают моим заключением перед начальником, пишут жалобы в департамент здравоохранения и протесты прокурорам. За много лет «протестанты» довели меня не только до головной боли, но и, минуя мозгосотряс, до самой энцефалопатии.
Узнал я об этом случайно и вот при каких обстоятельствах. Перед тем, как разменять седьмой десяток, решил провести полную инвентаризацию своего нездоровья в больнице с мощными диагностическими возможностями. Опытнейший невропатолог, поработав со мной, оставил в истории болезни лаконичную запись (цитирую дословно): «Жалобы на повышение АД, головную боль, усиливающуюся при повышении АД, головокружение преходящего характера, боли во всех отделах позвоночника, хруст в шее. Объективно: менингеальные знаки отрицательные. Слабость конвергенции. Гиперлордоз груди. Поясничный лордоз сглажен. Чувствительность при пальпации 5-6-го шейных позвонков, 6-8-го грудных позвонков. Движения без ограничений. Симптомы натяжения отрицательные. Рефлексы симметричные. Атаксии нет». Подытожил исследовательскую часть диагноз «Дисциркуляторная энцефалопатия I-II степени».
То, что, кроме посттравматической, есть энцефалопатии сосудистого происхождения (артериосклеротическая, гипертоническая, венозная и пр.), я знал. Но причём здесь мой головной мозг? А не посмотреть ли, чем обоснован столь неприятный диагноз?
Если я выдал себя чем-то при обследовании, то почему это не получило отражения в «объективно». Или в диагностике энцефалопатии объективность также субъективна, как в психиатрии, оставшейся для меня непостижимым шаманством со студенческих пор[3], когда три кафедральных доцента упорно проповедовали каждый свою семиотику? «Если даже на пропедевтическом уровне, - рассуждал я, – у вас согласья нет, то, что можно говорить о нозологической диагностике?»[4].
Если этот диагноз языческий[5] и основан на несуразном поведении больного, то доктору я не сказал, что могу утром почистить зубы дважды и сам же догадаться об этом по влажности щёточной ворсины при повторном нанесении зубной пасты. Или редко ухожу с работы за один раз – всегда возвращаюсь за чем-либо, в том числе и автомобильными ключами.
Дискутировать в поисках истины с врачом я не стал. Во-первых, поймёт, что я обиделся на диагноз: «Кому же хочется быть энцефалопатом?». Во-вторых, из уважения к многолетнему опыту клинициста не хотелось подвергать интимно-диагностический процесс безжалостному формально-логическому препарированию.
Так и остался бы я в дремучем неведении в отношении своего «нового» заболевания, если бы не стал наблюдать за собой. И однажды ранним утром «подловил» себя на том, что, спеша попасть в рабочий кабинет, воткнул ключ от него (и даже пытался повернуть!) в этажную никогда не закрывавшуюся на замок дверь. Странно, но испытал от этого действа чувство восторга. Как от восхождения на диагностический олимп: «Так это же энцефалопатия второй степени! Теперь я знаю, когда поднимусь (или снизойду?) на следующую ступень. Приду на работу и не смогу вспомнить, зачем пришёл. Это будет уже третья степень». Так я освоил клиническую диагностику обидной, но ставшей для меня родной, нозологической единицы.
А вывод по травматической энцефалопатии (см. выше) изменить не смог: «Видимо, сказывается своя, дисциркуляторная!».
[1] Энцефалопатия (греч. encephalos мозг + pathos страдание, болезнь) – диффузное мелкоочаговое поражение головного мозга дистрофического характера, обусловленное различными болезнями и патологическими состояниями (БМЭ, т. 28).
[2] Повреждение, повлекшее длительное (на срок свыше трёх недель) расстройство здоровья, оценивается как средней тяжести вред здоровью.
[3] В 1969-1970 годах на кафедре психиатрии Тюменского медицинского института преподавало три кандидата медицинских наук.
[4] Семиотика (греч.) – учение о признаках (симптомах) болезней. Пропедевтика (греч.) – вводный курс в клиническую дисциплину, предполагающий обучение методам клинического обследования больного, семиотике болезней и воспитание профессиональных черт личности врача на основе медицинской деонтологии. Нозология (греч.) – учение о болезнях и их классификации.
[5] Языческий диагноз (студенческий жаргон) - ставится со слов больного (жалобы и анамнез) и не может быть подтверждён объективными данными.