НА ЧУСОВОЙ


Баня
 
Приобретение «Жигулей» опустило семейный бюджет ниже ватерлинии. Впереди лето и надо было срочно изыскивать дешёвый, но эффектный отдых. Перебирая варианты, вспомнил о двоюродном брате – инструкторе по туризму на Среднем Урале. У меня был детский опыт походов по Северному Кавказу, у жены – по Карпатам. Нагружать позвоночник тяжеленными рюкзаками не хотелось, поэтому наиболее привлекательным показался сплав по реке. Ещё с большим восторгом восприняли это решение наши малыши.
В базовом лагере в верховьях Чусовой мы присоединились к пионерам, возглавляемым бородатым гигантом Серёгой, и начали заливать гудроном дыры в металлических плоскодонках с мечтательным названием «Романтик». На устранение пробоин ушло два дня. В голову судебного медика, имеющего дело с несчастьями, закрадывались сомнения в благополучном исходе путешествия. Но уверенно-беспечный бас командира, разносившийся над дымными кострами, пригасил эти мысли.
Наконец лодочная флотилия, просев под тяжестью туристов и походного снаряжения, тронулась в путь. Опасения быстро улетучились: из-за мелководья река несудоходна даже для моторных лодок. Выяснилось, что налегать на вёсла нет смысла – неповоротливость нагруженных посудин при средней скорости течения реки 2 км/час, сводит на нет усилия активно гребущих. Пассивный сплав на мелкой воде может быть только созерцательным. Любуюсь, как правый и левый берега, соревнуясь между собой, обрываются к прозрачной до каждого донного камушка воде мощными скалами, разделёнными лощинами и разнотравными лугами. В водном зеркале отражается всё: голубое небо с белыми-белыми облаками, каменные гряды, зияющие пастями пещер и покрытые мхом и мелколесьем, красивейшие острова, вековые тополя, детские восхищённые мордашки. За каждым поворотом реки открывается новая живописная картинка. Изгибов так много, что скалу с красивейшей церковью на вершине огибали полдня. Величественная тишина, нарушаемая журчанием воды редких прибрежных родников, иногда довольно бурных. …Чусовая, левый приток Камы, протянулась на 700 км по двум частям света. Единственная река, пересекающая Уральские горы. В СССР Чусовая была всесоюзным туристическим маршрутом, и путеводитель подробно знакомит в последовательности «вниз по течению» со всеми знаменитыми местами. Скалы называют камнями, и каждый из двухсот имеет своё имя. Уникальный камень Афонины брови, описанный Д.Н. Маминым-Сибиряком. Камень Ростун, названный, видимо, за свой рекордный рост в 127 метров. В 1581 году дружина Ермака ушла от него по реке Серебряной (приток Чусовой) вверх против течения в неведомую Сибирь. Посёлок Кын 1706 года рождения – вотчина горнозаводчиков Строгановых. Массивный каменный крест на месте рождения в 1724 году Никиты Демидова. Остатки сторожевых крепостей, железоделательных заводов, пристаней и плотин, лесопильных мельниц. Река была торговым путём между Азией и Европой. По высокой весенней  воде сплавлялись на барках железо и медь уральских заводов, торговые караваны. Барки разбивались о самые опасные камни, где река, ударившись в грудь скалы, резко уходила в сторону. За воинственный характер их назвали «бойцами». Боец Разбойник за один день 1877 года потопил 23 барки и погубил около 100 сплавщиков. Сегодня по весеннему половодью рискуют сплавляться только экстрим-туристы. Жители посёлка, к которому прилепился базовый лагерь, охотно рассказывают, как висящий над рекой мостик вышиб из лодки и жизни спортивную семью, только начавшую своё путешествие. Краеведческая литература умалчивала лишь о странных сооружениях, встречающихся на низком берегу: тонкие древесные стволы соединены между собой под прямым углом так, что образуют стороны куба, в центре которого на земле высится горка валунов. Сооружения разных размеров, но со стороной в пределах 2-3 метров. Изучая «чусовские кубики» издали, удивлялся тому, что, несмотря на простоту устройства, не могу понять их предназначение самостоятельно.
На водной глади многолюдно как на Арбате. Движемся в потоке разнообразного мелководного транспорта, как заводского изготовления, так и самодельного: надувные плоты, деревянные и металлические лодки, катамараны и парусники. Стремительные каяки и многоместные байдарки скользили, обгоняя тихоходную флотилию, самые заядлые шли нам навстречу - вверх против течения. Поразил величественный деревянный плот на огромных надутых автомобильных камерах. На нём было всё для сплавной жизни: развёрнутая палатка, горка картошки и другой провиант, рыболовецкие снасти и вяленая рыба, поленница дров, угольный самовар на столе, радиостанция с автомобильным аккумулятором, газовая плита с баллоном. На костре парила уха. Довершали картину сохнущее на верёвке бельё и антенна с незамысловатым флагом «Стремительный» на высоченной жердине. Сидящие на лавках люди глазели на наши бесхитростные судёнышки. Один мужичок, свесив в воду ноги, залихватски «наяривал» на гармошке. На одной из ночных стоянок, на берегу обширного плёса, наши лагеря оказались рядом. Спирт на Чусовой да ещё из наших запасов – это больше чем спирт. Угостив им соседей, мы удостоились приглашения в баню, на первый жар и пар. Насмотревшись за день на жизнь универсального плотика, имевшего даже душевую кабинку с подачей воды ручным насосом и биотуалет, мы гадали, где они ухитрились спрятать баню. Очутившись на поляне соседей, восхитились изобретательностью туристов. Жерди чусовского кубика обтянуты полиэтиленовой плёнкой. Внутри него от горячущих валунов исходит невыносимый жар (во избежание ожогов держусь поближе к прозрачной стенке), голые красные мужики хлопают себя свеженарванными берёзовыми вениками. За пределами бани дымятся и мерцают головёшки – бывшие дрова, раскалившие удивительную каменку. Ночная река радушно охлаждает гикающих в неё со всего разбега мужиков. Стоит сплавиться по Чусовой ещё раз - только ради этой бани.
 
Коровий ночлег
 
На следующее лето мы решили сплавляться самостоятельно. Соблазняла свобода выбора: когда поехать на Чусовую, из какой точки начинать сплав и где его оборвать, всё решали мы – 2,5 семьи. За зиму приобрели вскладчину спасательный плот, который при закачке воздуха приобретал вид большой шестиместной лодки с крышей.
На двух автомашинах прибыли в верховьe Чусовой в деревню, которую избрали по карте в качестве базовой, и осели трёхпалаточным лагерем на берегу для плавного перехода от городской жизни к сплавной. Автомашины загнали в тесное деревянное подворье, оставив хозяину дома арендную плату, ключи зажигания и, с подачи судебного медика, наказ – в случае пожара выкатывать со двора авто и уже только после этого заниматься огнём. «Иначе, мол, полные бензобаки разнесут всё к … матери».
Почувствовав себя за две ночёвки на природе заядлыми сплав-профи, мы, гордые своей самостоятельностью, спустили на воду флотилию, которую возглавил оранжевый плот. Следом трёхместная резиновая лодка, за которой болталась на привязи огромная автомобильная камера с сеткой, набитой консервами и пластиковыми канистрами с питьевой водой.
Попрощавшись с обжитым берегом и гостеприимными хозяевами прижавшихся к нему изб, поддержавших наши ночёвки молоком и творогом, домашним хлебом и костровыми дровами, мы, в предчувствии замечательного отдыха, отдались воле течения.
Убаюкивающее журчание воды за бортом настраивало на созерцательный отдых. Красивейшие лужайки с полевыми цветами, берёзовые колки, тропинки, убегающие к вершинам отвесных скал, источники родниковой воды, редкие сёла – всё было предметом нашего любопытства, и мы многократно высаживались и обследовали понравившийся нам берег, не жалея фото- и видеокамеру. Постепенно жизнь на воде налаживалась. Во время длинных переходов наши дети развлекались по-своему. Полинка с подружкой читали поочередно вслух толстенную книгу. Более юные Кирилл с сыном приятеля не могли усидеть на месте и бесконечно резвились, раскачивая наши посудины. То затевали подвижные игры на борту, то прыгали в мелководье, то вырывались бесконтрольно на берег. Безмятежность не грозила только моей жене, которая была провиантмейстером, костровым поваром, официанткой и уборщицей одновременно. На берегу мы только ужинали и завтракали. Обедали на ходу, на воде. Аппетит туристов был не ограничен. Ели - потому, что захотели. Или просто наскучило любоваться прекрасной природой. Или замёрзли под уныло моросящим дождём. Или перегрелись под палящим солнцем. Или пробегались по скалистым берегам. Или перекупались. Или наорались: «Я убью тебя, лодочник!». Одним словом, на природе лучше еды может быть только пища. Поэтому Татьяна еле успевала вылавливать из плавающей кладовки консервы, готовить бутерброды, наливать из термоса чай и подавать в наши бессовестно прожорливые рты. Единственным облегчением ей было, что спиртное с приятелем Володей мы разливали сами.
У Володи руки, в отличие от моих, росли из правильного места, а инженерный диплом не отбил охоту к рукодействию. Он умел всё – отремонтировать машину, развести под проливным дождём костёр, соорудить из веток палатку, приготовить шашлыки, наловить рыбы и быть просто компанейским мужиком. Этот человек в силу своего рукотворящего могущества был просто обречён на успех. Но на Чусовой случился прокол: местная ихтиофауна игнорировала все захваченные им рыбацкие снасти и ухищрения. По берегам изредка встречались местные рыбаки с удочками, нам приходилось с осторожностью преодолевать их затонные сети. Значит, рыба была, но не хотела попадаться на уху заезжим ухарям. Володя, не привыкший к таким неудачам, наливался багровым гневом с каждым днём. Мы, равнодушные к его позору, спокойно варили супы на тушёнке или рыбных консервах, не придавая значения происхождению рыбы. Но особенно его задело, когда наши мальчики завязанной майкой поймали в какой-то узенькой мелкой, но стремительной протоке трёх рыбок средней величины. Настроение Володи от этой детской удачи упало окончательно. После чего он свернул рыболовные доспехи и более не доставал их до конца похода. Зато я приобрёл надёжного собеседника и собутыльника.
Общей трудностью нашего самостоятельного похода являлся подбор стоянки для ночлега. Мы так увлекались пейзажами, открывавшимися за каждым изгибом реки, что забывали о неизбежности ночи. И что встречать её лучше заблаговременно, на заранее облюбованном месте. Из-за нашей необузданной жадности мы падали на ночлег поздно и в быстро сгущавшихся сумерках. Поэтому первую ночь мы провели на колком жнивьё. Вторую - на крутом узком косогоре, где только закреплённые колышками палатки не давали соскользнуть в воду. Поневоле я вспомнил оборудованные стоянки предыдущего сплава, на которые мы выгружались иной раз чуть ли не в полдень. Тогда я серчал на опытного командора за ранний привал. Только в самостоятельном походе понял, что это было продиктовано отсутствием подходящих стоянок в течение ближайшего светлого времени.
Наша самодеятельность была наказана и в третью ночь. Очарованные неправдоподобно разноцветным закатом, мы пропустили все мало-мальски пригодные для ночлега прибреги. Жена, первой поняв, что нормальный костровой ужин нам не грозит, раздала по палубам в окружившей нас тьме бутерброды. После длительного пробега в заполночном тумане, закрывавшем берег, нам неожиданно открылось травянистое плато. Боясь его проскочить (река как назло ускорила ход), впопыхах пристали к берегу, развернули палатки и упали в богатырском туристическом забытье.
…Ранним утром (никому не доверял встречать рассвет раньше меня!) выполз из палатки в белёсый туман. Зябко и сыро. Костёр, жизнь которого я обычно поддерживал поутру, часами уставившись в робкий огонь, вечером не разводили. Поднялся с колен – туман по шею. В поисках подходящей растопки начал обследовать нашу стоянку. Идёшь – как в молоке плывёшь. Поверх тумана – темень, внутри тумана – щупаешь землю ногой. Мокрые травяные кочки, присущие заливным лугам и болотистым низинам, чередовались с продавленными копытами ямками и навозными лепёшками коровьего пастбища. Угодив в первую, обрёл сочно-духовитый запах. Продолжение дровяных поисков и неизбежных «подрывов» на скотских отходах только усиливало мою запашистость. Удивительно, как мы ухитрились вечером промахнуться мимо этого парфюма. Исколесил обширное поле – вокруг ни кустика, ни валежника. В довершение заплутал в тумане, потеряв из виду место, где он расступался над рекой. Бестолково брожу по поляне, в мокрой траве подскользнулся и рухнул на целую лужу помёта. Разозлённый на свою неловкость и измазанный говном, расставил руки в стороны, чтобы не испачкать ими ещё нетронутые части тела, и уже, ничего не боясь, медленно двинулся в обратный и показавшийся долгим путь, поминая недобрым словом нашу общую беспечность.
…Первые лучики солнца, разорвавшие туман в клочья, и сотоварищи, выползшие из палаток по первой нужде, застали меня у береговой кромки голым и яростно полощущим в холодной чусовской воде одежду без «Fairy» и даже хозяйственного мыла. Недоумевающее хихиканье было недолгим и быстро сменилось растерянным негодованием: первые же шаги в мою сторону по коровьему полю оказались роковыми.
 
Кириллыч, ты не прав!
 
Великий водный поход совпадал с юбилеем семейной жизни. Об этом вспомнили ещё в Тюмени и предусмотрительно запаслись шампанским. Приближающаяся старобрачная ночь была поводом для иронических шуток, разнообразивших сплавную жизнь. И вот этот день настал, порадовав нас яркой солнечной («как в день свадьбы!») погодой. Для стоянки облюбовали зелёный остров, который Чусовая обнимала двумя неравными рукавами. Высадились загодя, искупались, позагорали, приготовили праздничный ужин. Засиделись до звёзд, вспоминая всё, что было связано со знаменательной датой. Как жили год до свадьбы тайком от старшей сестры! Как ездил свататься на Украину! Какой шикарной была однокомнатная хрущёвка, где и были зачаты новые жизни! Вспомнили свадебный кортеж - аж из четырёх «Волг»! Как развеселивший дружок невесты наступил в тесноте банкетного зала на шикарное подвенечное платье, превратив его в двухвостое! Вспомнили, как отъезжали под утро от ресторана «Русь» на «Запорожце», «заваленном» дарами. Как из трёхлитровой стеклянной банки ели ложками чёрную икру, полученную по записке директора рыбного комбината. Как перестраховался с первенцем, уложив жену в роддом «на сохранение» за месяц до того «как». «Радость» изнывавшей от жажды первородки, когда я принёс в роддом целую головку сыра (тогдашний «дефицит»!). Как зимой в коляске катал Полинку в больницу проведать жену с послеродовым маститом. Как Танчик, беременная Кирюшкой, сдавала государственные экзамены в институте. Как уехал в командировку за час до родовых схваток.
Воспоминаниям не было конца. Постепенно отошли от свадебной тематики и стали вспоминать за всю жизнь. Как все семьей (прихватили даже любимого таксёнка Чарлика) на самолёте полетели в Тольятти покупать первые «жигули». На дорогах тогда свирепствовали бандиты, запросто выбрасывая свежеиспечённых автовладельцев из машин с бумажными транзитными номерами, или предлагая, в лучшем случае, откупиться. Поэтому возвращение назад было обставлено со всеми предосторожностями. С нами прилетел мой давнишний приятель – в полной милицейской форме и вооружённый. Мордатый и грудастый Юрий Иванович (царствие ему небесное!) за рулём новенькой машины выглядел свирепо и внушительно. Мало того, местный судебный медик, тоже Юра (дай бог ему здоровья!), в мгновение ока «оформил» мне в местном ГАИ постоянные (для большей безопасности!) тольяттинские номера. Семью посадили на тюменский поезд, в том числе и Чарлика без ветеринарного разрешения (дай бог здоровья милиционеру, дежурившему в тот день на вокзале!). А мы с Юрием Ивановичем (в четыре руки!) домчали до Тюмени быстрее поезда и встретили наших у самого вагона. Чарлика извлекли из какого-то грязного собачьего ящика, к которому во время стоянок дети бегали на свидания.
Малыши слушали с интересом, выглядывая из палаток, где у них кипела своя бурная жизнь, по-своему комментировали и дополняли нас своими детскими подробностями до тех пор, пока их головки бессильно не свалились на спальные мешки.
Каждое воспоминание выливалось в отдельную главку обычной семейной саги, сплетавшей воедино чувства и поступки, новизну и замшелость, достижения и безрассудство. Закончив очередной восторженный монолог, я восклицал: «Как хорошо мы живём!». Слушатели и звёзды не возражали. Также хорошо, как и вся жизнь, прошла бы и эта ночь, если бы не моя оплошность. Некстати я вспомнил о свадебном путешествии в Сочи. И о том, как устав от курортного безделья, поехал знакомиться с местными судебными медиками. Встреча прошла на высшем уровне – начавшись в морге, закончилась в ресторане. Новые друзья как-то незаметно исчезли. Я остался за столиком один, но официант продолжал подносить напитки и закуски. Моё любопытство удовлетворил бармен, вежливо объяснив, что коллеги распорядились обслуживать меня до последнего глотка и бесплатно. Восхищённый корпоративным гостеприимством, позвонил из бара жене и потребовал немедленно приехать на такси в ресторан – «ещё бы, такая халява!». Танчик благоразумно отказалась… Закончив это воспоминание здравицей в честь всех судебных медиков Советского Союза, привычно произнёс: «Как хорошо мы живём!». Не тут-то было. В жену, охотно участвовавшую в повествовании и поддакивавшую про хорошую жизнь, словно бесёнок вселился: «Нет, плохо – на море хочу!».
Летевшая ко рту кружка остановилась как вкопанная, в костре зашипело не успевшее затормозить шампанское. Это был как удар под дых. Я замер с открытым для вливания ртом. Возмущению не было предела: «Я, напрягаюсь изо всех сил, можно сказать, не сплю, не ем, чтобы обеспечить сносное существование семье, а ей тут излишества подавай!». В судорожной попытке восстановить атмосферу медовой ночи я обратился за помощью к Володе, который также неутомимо тянул свою семейную лямку независимо оттого, командовал ли исполнительной дирекцией торговой сети или безработствовал: «Скажи, Володя!». В поддержке я не сомневался. Володя, выдержав паузу, весомо сказал: «Кириллыч, ты не прав. К этому (то бишь к морю) надо стремиться!». Второго удара я вынести не смог и, махнув рукой на неожиданных союзников, молча уполз в палатку. Уснуть не мог – не давала обида. «Невеста» и Володя о чём-то долго беседовали у костра. Когда «неверная» вернулась на супружеское ложе, я выбрался под звёздное небо и до рассвета жаловался костру на человеческую неблагодарность.
На сердитых воду возят! На следующее лето (спасибо друзьям!) мы с Танчиком сидели в лоджии санатория нефтяников с видом на бассейн и Черное море, а наши дети отдыхали рядом в «Орлёнке» (аналог всесоюзного «Артека»). Ещё через лето (хвала друзьям!) ситуация с детьми повторилась, а мы, прихватив семью изменщика Володи, загорали рядом в фанерных домиках какого-то потребсоюза, то есть в условиях, приближенных к Чусовой. Сейчас жена, из которой беса выгнать не удалось, неробко намекает на выставку цветов в Голландии. Я обиженно молчу и уже не рискую обращаться за поддержкой к Володе.
 
 
Коварство
 
Река внезапно стала шире, спокойней и глубже. Появились рыбаки на моторных лодках и нефтяные пятна на воде. Большое село и в нём три коммерческих ларька. Значит, началась убивающая себя собственными отбросами цивилизация, от которой мы уплывали целых десять дней. Пора возвращаться в её неотвратимое лоно. Не дожидаясь вечерней стоянки, высадились на левом берегу, доступном для автотранспорта, на поиски которого отрядили меня.
Был жаркий полдень, и подходящий транспорт даже при дружелюбных подсказках сельских жителей отыскался не сразу. Водитель грузовичка, вернувший доярок с утренней дойки, пообещал, что после собственного обеда отвезёт нас в изначальную точку нашего путешествия. Когда я поинтересовался ценой услуги, то она приятно удивила меня, но возражать, естественно, не стал. Дешевизну отнёс за счёт удалённости от больших городов и провинциальной простоты.
…Загрузив туристический скарб между пустыми молочными флягами, разместились на лавках, отполированных усадистыми доярками. И приготовились к длительной тряске в открытом всем ветрам кузове грузовичка, гадая: «успеем ли засветло перебраться на свои «жигули». Грузовичок стремительно рвался к верховьям Чусовой. Четверо детей, устроившихся на передней скамье, с восторгом наблюдали с высоты, как быстро меняется местность. Изредка слева мелькала река. Через 50 минут водитель затормозил и спросил: «На какую вам улицу?».
Когда мы поняли, что уже примчались в базовую деревню, нас всех охватило глубочайше разочарование. Мокли под дождями и изнывали от жары на извилистой Чусовой десять дней, а автомобиль спрессовал их в один час.
Больше мы не возвращались на реку, в изолированности которой от цивилизации мы так жестоко обманулись.